Роман Шаленкин: Очень хорошо помню как сделал эту фотографию. Это было лет 5 назад, в полях возле Новокузнецка. Мы уже переоделись, взяли самоспасатели и фонари. Время 6 утра. И хотелось бы спать, но морозец щипал за зад и не давал расслабиться. Ещё в ламповой я обратил внимание на этого человека. Форма лица, нос и усы!

Мы ждали транспорт. Я сидел на бордюре и ковырялся с портянками. Наматывать их я ещё не умел, ведь в армии не служил. Прости господи отплатил я за это сполна. Ноги были в кровь. Время шло. Теплее не становилось. Делать нечего, наша вахтовка опаздывала. Тут я вновь обратил внимание на усатого человека. Подошёл, представился и рассказал что делаю здесь. Говорю ему: «нервничаю перед шахтой, проверю своё оборудование на вас?». Он положительно покачал головой и улыбнулся. Я достал фотоаппарат, развернул зонт со вспышкой. И успел сделать только один кадр, как из-за угла выехала вахтовка и все толпой побежали занимать места. Я заглянул в экран фотоаппарата и чуть не подпрыгнул от восторга! Портрет был шикарен. Начало было хорошее. А это залог хорошей фотосъёмки. Так я думал...

Спустились в забой. Оказалось, что он сильно загазован. Снимать опасно. Пошли в другой забой. Затоплен, комбайн по уши увяз. В итоге я вышел из шахты расстроенный и мега уставший. Фотографий на гора я не вынес. Про портрет уже забыл. И только вечером, разбирая технику, я открыл эту фотографию. День прошёл не зря. Она того стоит!

«‎Нас четверо детей было, отец помер до моего рождения от рака крови. И мать осталась одна с тремя мальчиками и девочкой на руках. У матери от горя начала ехать крыша. Потом домик у нее сожгли и она с нами скиталась. Через какое-то время ей скрутили руки и в психушку. Она не хотела нас отдавать, отбивалась. Так нас разобрали по детдомам.

Рос я как обычно, как все. Разве что хулиганили много, когда подрастать стали. В детдоме я самоучкой начал играть на баяне. За полгода научился играть. А друга своего вообще за неделю научил! Ох у него и желание было! Все на ходу запоминал.

В детском доме у меня была любовь. Очень сильная школьная любовь. Но нам пришлось расстаться. За мной приехала мать. В детдом забрали меня в 1,5 года, а мать вернулась в 17 лет. Помню этот день. 14 сентября 1993 года. Мы были в пионерлагере. Пионервожатый сказал: «Барановский! Иди, за тобой мать приехала». Я не поверил этому. Должна была старшая сестра приехать. Даже не помнил как мать выглядит.

Привезла меня домой. Сестру я узнал. Как принял мать? Ну а как я мог ее не принять? Мать есть мать. Любила меня. И я любил ее. Дела шли неважно. Мама начала торговать спиртом. Надо же было сына обувать, одевать. Я тогда узнал, что где-то на рынке играет человек на баяне. Я договорился и мы с ним поочередно стали играть. Потом он отремонтировал свой старый баян и отдал мне. Ни копеечки с меня не взял. И вот с 17 лет я играю на улице.

Мама умерла. Я тогда запил. Но недолго. Полгодика попил и завязал. А вот сестра сильно пила. Я переживал, ругал ее, а что толку? В итоге она от меня отказалась. Выгнала меня на улицу. Остальных братьев так и не нашли.

Но в отчаянии я оказался два года назад. Меня пригласили поиграть на дне рождения. В итоге все перепились, как свиньи и начали избивать меня. Сломали челюсть. Теперь у меня рот, видишь, постоянно в бок косит. Больше я не мог петь.

Бывают совсем трудные дни, когда играешь весь день и на булку хлеба не зарабатываешь. Повезёт если найду колым. Дрова поколоть. Воду поносить.

Самое лучшее из моей жизни – школьная любовь. Когда мы гуляли за руку. Просто заботились друг о друге».

Весь табун мчался на меня. Я страшно перепугался потому что ни времени, ни укрытия не было. В двух метрах от меня стояли сани. Я прыжком кинулся к ним, вжался, и зажал кнопку спуска затвора. Но олени сани решили оббежать. Я был уверен, что они будут перепрыгивать их или хотябы врезаться. Но нет. Они все оббежали сани. После чего я немного выдохнул и решил больше не лезть на рожон.

Как-то раз мы издавали книгу о больнице. Мне пришлось снимать все, в том числе и хирургов в работе. Вообще я побаиваюсь крови и вот этого всего. Но в этот раз я был под таким впечатлением! Что забыл все свои страхи.

В то время, когда кто-то лежит без сознания на хирургическом столе, а ты стоишь в двух метрах с фотоаппаратом – замирает сердце, каменеют ноги и даже дышать страшно. Не дай бог ты отвлекешь хирурга и из-за тебя что-то пойдёт не так. Чувство чрезвычайной важности этого момента не покидает. Происходит что-то невероятное. Человек на грани жизни и смерти и в данную минуту решается его судьба. Где он сейчас? Где его сознание? Для него уже нет времени. И он никак не повлияет на ситуацию. Но он ещё жив. И жить будет! Все в руках хирургов. Вот это профессия! Боги!

В угольной шахте сложно не замараться. Это в порядке вещей. Как правило, на гора выходишь чёрный от угольной пыли. Но не всегда. Помню как меня привели первый раз в свеже осланцованный забой. Под ногами слой пыли, похожей на муку, вокруг все белое, в воздухе белая пыль. Только елки с гирляндами не хватало.

На самом деле это инертная пыль, которая помогает погасить взрывную волну и предупреждает возникновение взрыва в угольной шахте.

От этого рабочего я узнал интересный, мало веселый факт. Если шахтер получил открытую травму в шахте, и угольная пыль попала под кожу, то это навсегда. Остается след, похожий на татуировку. Вот этот человек. Обратите внимание на лоб и переносицу.

Зеленый сигнал газоанализатора оповещает нас о том, что в шахте безопасно. В воздухе содержится допустимая концентрация метана, CO2 и прочих вредоносных газов. В этот день я долго просидел в шахте, пока красная лампочка на газоанализаторах рабочих не сменилась на зеленый и мне дали разрешение на съемку. В шахте безопасность на первом месте.

Это бригадир Алёна, ей 28 лет. Я снимал на углеобогатительной фабрике и уже выходя с цеха внезапно встретил Алёну. Посмотрите какой контраст! Молодая, симпатичная девушка, макияж, все дела.. и далеко не самое нарядное производство.

Я тогда так впечатлился, что не смог просто уйти. Сделал несколько портретов и я задал Алене пару вопросов. Можете почитать ниже:

«‎Меня все спрашивают, почему ты здесь работаешь? Ведь темно, сыро, грязно... Не знаю, что ответить. Это надо призвание иметь. Кому-то дано быть продавцом. Они как от бога. Хоть что тебе продадут. А есть призвание быть обогатителем. Мне интересно здесь работать. Это мое. Я себя не представляю никем больше.

Мы не всегда перепачканные ходим, но часто. Да, бывает иногда надоедает, когда грязный ходишь всю смену. Но это же работа. После смены помоешься под тёплым душем. Придёшь домой и успокаиваешься.

Завистливые люди – несчастливые. Мне кажется с завистью жить тяжело.

Мы, люди, разучились друг друга любить. Перестали уважать друг друга. Если бы мы немного по-другому начали относиться друг к другу, то мир вокруг нас стал бы лучше.

У меня нет точного определения любви. Много чего туда входит. Любовь – это уважение, дружба, взаимопонимание, поддержка… Я не могу сказать что такое любовь. Это набор из многих составляющих‎» – Алёна.

Люблю эту фотографию. В тот день я работал с механизаторами в поле. В обед все остановили машины рядом. И мы всматривались, как по полевой дороге клубился в пыли уазик, который вёз нам обед.

Нам выдали по термосу, сверху закрученным здоровым болтом, в котором есть три отделения. Суп, картошка и в последнем две котлеты. Плюс тетрапак молока и хлеб. Очень сытно и вкусно!

Нас было человек 7 и мы сели в круг, напротив друг друга. Было солнечно, но ветер уже по осеннему освежал. Мужики шумно ели, шутили о чем-то своём, а я смотрел на все это и меня переполняла радость.

Наверное на меня так подействовала сытость и необыкновенная ситуация для городского жителя. Вокруг бескрайние поля и тишина. Простые разговоры мужиков, которые тоже теперь притихли и только изредка выдавали что-то типа: «эх, хорошо». Ты лежишь себе на тёплой земле, а мысли перестают куда-то бежать, уносить тебя. Я находился здесь и сейчас. Просто наслаждался тем, что сыт, здоров, что земля тепла и солнце светит.

Это я сижу в проходе пазика, так как мне не хватило места. Через 30 минут мы окажемся более 500 метров под землей.